Речи

Время дерзать и выстоять

Речь в зале «Фри-Трейд Холл» в Манчестере 27 января 1940 года

Вот уже пять месяцев, как мы ведем войну против величайшей в мире военной силы и против величайшей в мире воздушной силы. В сентябре, когда разразилась война, многие из нас предполагали, что очень скоро наши города будут разрушены и сожжены взрывами и пожарами; немногие тогда надеялись, что в конце января можно будет созвать такое блестящее собрание, какое я вижу сегодня перед собою. Во всей нашей замечательной и долгой истории я не припомню ничего более выдающегося, чем та готовность встретиться с неизвестностью и устоять перед любыми грядущими испытаниями, которую проявили в сентябре народные массы нашего острова при исполнении того, что они считали своим долгом. Никогда еще не было войны, которая бы так реально угрожала своими ужасами каждому дому, и никогда еще не было войны, в которую весь народ вступил бы столь проникнутый единым убеждением, что, с Божьей помощью, иначе он поступить не мог.

Эта война не из тех, что замышляются и развязываются правительством, классом или партией. Наоборот, правительство прилагало все старания, чтобы обеспечить мир; на протяжении последних предвоенных дней у Британии было лишь одно опасение — что под тяжестью своей страшной ответственности она не сумеет подняться на должную высоту. Но нет, этого не случилось; и премьер-министр повел нас вперед как единое целое, на борьбу против агрессии и угнетения, против зла, бесчестия и жестокости, на борьбу, откуда возврата нет. Мы не можем сказать, какова будет эта борьба, куда она нас заведет, как долго она продлится и кто в ней падет. Но мы уверены, что в итоге право победит, свобода не будет растоптана, перед нами откроется еще более широкий путь прогресса, воцарится еще большая справедливость. И мы исполнены решимости выполнить свой долг с достоинством, честно и до конца.

До сих пор война на Западе основной своей тяжестью почти целиком легла на Королевский военно-морской флот и на те части Королевского воздушного флота, которые оказывают неоценимую помощь морскому флоту. И мне кажется, вы согласитесь с тем, что до сих пор морской флот оправдывал ожидания своей нации, хотя он понес много потерь и понесет их еще немало. Когда вспоминаешь про сотни наших военных кораблей, постоянно подвергающихся опасности на море, где они защищают тысячи британских и нейтральных торговых судов, разбросанных по огромным океанским просторам земного шара или собранных у ворот нашего Острова, то становится ясно, что за владычество на морях нам придется расплачиваться непрерывными потерями.

В сотнях домов моряков наших портовых городов воцарилась горечь невозвратимых утрат. Я знаю, что сердца британцев преисполнены сочувствием и любовью к нашим морякам — к Королевскому военно-морскому флоту, торговому флоту, тральщикам, минным заградителям, рыбакам и ко всем тем, кто их любит, кто зависит от них, от их вечного труда в опасных и бурных водах, когда они с непревзойденным искусством и непреклонной отвагой исполняют свой долг во имя того, чтобы мы имели хлеб насущный, и во имя успеха нашего дела.

Пусть же никто не впадает в уныние, читая о наших ежедневных потерях или слыша о них по радио. Все мы должны помнить, что в настоящий момент, к концу пятого месяца жестокой морской войны, гибнет всего лишь одно судно на каждые пятьсот судов, выполняющих приказы адмиралтейства или присоединяющихся к британским караванам; что из семи тысяч пятисот кораблей, плавающих под эскортом, было потоплено только пятнадцать; что наша система караванов все более совершенствуется и с каждым днем караваны плывут все быстрее; что объем нашего импорта и экспорта, неизбежно уменьшившийся при переходе от состояния мира к состоянию войны, ныне непрерывно возрастает; что захваченные и построенные нами корабли уже почти полностью возместили понесенные потери; что скоро наш флот и наше торговое судоходство получат значительное подкрепление, которое позволит бороться с вполне возможными в будущем новыми опасностями и новыми нападениями.

Мы приступили к проведению широкой системы нормирования продовольствия. Это вызвано не тем, что нам грозит голод, не тем, что флот не справился со своими обязанностями и не обеспечил свободу плавания в океанах, морях и портах. Мы ограничиваем себя потому, что хотим сберечь каждую лишнюю тонну импорта для того, чтобы увеличить свое производство вооружений, сохранить и расширить нашу экспортную торговлю, обеспечив тем самым иностранные кредиты для закупки еще большего количества вооружения и военного сырья, а также для того, чтобы вся энергия британской нации, Британской империи и наших союзников до последней капли и крупицы могла быть обращена на выполнение стоящих перед нами задач.

Сейчас не время для жизни легкой и беззаботной. Сейчас время дерзать и выстоять. Вот почему мы себя ограничиваем, несмотря на то что наши ресурсы растут. Вот почему мы намерены контролировать перевозку по морю каждой тонны груза и добиться того, чтобы он перевозился исключительно в тех случаях, если это нужно для достижения победы.

Я убежден, что время от времени вы задаете себе такой вопрос: почему мы до сих пор еще не подверглись нападению с воздуха? Почему на протяжении этих долгих пяти месяцев на нашу долю еще не выпали те суровые испытания, к которым мы готовились с самого начала войны?

Над этим вопросом я и сам задумываюсь постоянно, и на него, подобно многим другим вопросам этой войны, трудно ответить. Оттого ли это, что немцы приберегают свои силы для какой-то страшной оргии, которая скоро на нас обрушится, или же оттого, что они еще на это не отважились? Оттого ли это, что они боятся превосходства нашей истребительной авиации? Оттого ли, что они страшатся мощного контрудара, который немедленно последует со стороны нашей могучей бомбардировочной авиации?

Никто не сумеет дать точного ответа на этот вопрос. В одном, однако, можно быть уверенным: если до сих пор немцы и не подвергли нас новому чудовищному нападению, то отнюдь не из ложного чувства деликатности, равно как и не из чувства трогательной заботы о нас.

После того, что они совершили в Польше, мы уже знаем, что нет той меры жестокости в зверском истреблении гражданского населения воздушной бомбардировкой, к которой бы немцы не прибегли, если, по их мнению, это отвечает их выгоде. Но эту главу истории войны они предпочли перед нами не открывать, потому что сами не знают, что написано на ее последних страницах. В таком случае возникает другой вопрос: может быть, начать должны были мы? Не лучше ли было бы вместо того, чтобы демонстрировать мощь нашей авиации разбрасыванием листовок над всей Германией,— сбрасывать бомбы?

Нет, по-моему, в этом отношении наша политика была вполне правильной. Наша миролюбивая страна, управляемая общественным мнением, демократией и парламентом, вначале была не так тщательно подготовлена, как это диктаторское государство, все помыслы которого были сосредоточены на подготовке к войне.

Каждый знает, насколько лучше мы теперь организованы и насколько наша оборона во всех ее видах крепче, чем в начале войны. Не щадя сил, мы старались использовать с максимальной пользой время, выигранное нами для подготовки, и можно не сомневаться в том, что мы достигли огромных успехов как в смысле защиты гражданского населения, так и в отношении того наказания, которое должно обрушиться на налетчиков.

Существенное улучшение достигнуто не только в нашей противовоздушной обороне и в строительстве бомбоубежищ; наши войска в метрополии и за границей, численность которых сейчас весьма велика, также настойчиво совершенствуются; развитие нашей военной промышленности идет все быстрее.

Вот почему в одном из моих первых выступлений по радио я позволил себе сказать, что если мы доживем до весны, не претерпев перебоев в нашей морской торговле и без каких-либо происшествий на суше и в воздухе, то тем самым мы фактически выиграем начальную кампанию этой войны.

В то же время мы не имеем возможности сразу же выставить нужную нам многочисленную армию, которую мы твердо решили сформировать и в ряды которой уже сейчас готовы вступить миллионы людей. Нам придется весьма значительно увеличить наше производство всех видов вооружения и военных материалов. Необходимые нам огромные заводы и фабрики смогут лишь постепенно довести свое производство до максимального уровня.

В этом отношении мы пошли, конечно, гораздо дальше, чем в соответствующий период прошлой войны; поэтому, руководствуясь опытом той войны, мы обязаны добиться гораздо более быстрого сдвига. Но для этого нужно в огромной мере увеличить количество нашей рабочей силы, в особенности квалифицированных и полуквалифицированных рабочих. В этом отношении мы особо рассчитываем на помощь и руководство наших лейбористских коллег и лидеров тред-юнионов. Об этом я могу говорить с известным знанием дела, так как руководил бывшим министерством вооружений в период его наиболее напряженной работы. Понадобятся миллионы новых рабочих; более миллиона женщин должны смело прийти на работу в нашу промышленность — на заводы боеприпасов, вооружения и самолетов.

На нынешнем этапе войны правительство наделено огромными полномочиями, но в то же время мы ими пользуемся под непрестанным наблюдением парламента и при широком праве на свободу мнения. У нас есть непреклонная и решительная палата общин, едва ли способная согнуться или ослабеть в том столкновении, на которое она пошла столь единодушно; и я не сомневаюсь в том, что наша палата общин не поколеблется, если этого потребуют чрезвычайные обстоятельства, одобрить и осуществить любые меры, необходимые для безопасности государства. На протяжении минувших двухсот пятидесяти лет британский парламент участвовал в нескольких великих и продолжительных европейских войнах с неутомимым рвением и упорством и доводил все войны до успешного завершения. А в этой войне он сражается не только за себя, но также и за все парламентские институты, в каком бы месте земного шара они ни находились.

В нашей стране общественные деятели гордятся тем, что являются слугами народа. Они постыдились бы быть господами над ним. Министры короны чувствуют себя еще сильнее оттого, что рядом с ними стоят палата общин и палата лордов, заседающие с неизменной регулярностью и являющиеся постоянным источником энергии для деятельности министров. Совершенно верно, конечно, что в обеих палатах очень часто звучит суровая критика в адрес правительства. Но мы не отвергаем добронамеренную критику со стороны любого человека, желающего выиграть войну. Мы не боимся честной критики, ибо нет ничего опаснее такой боязни. Напротив, мы искренне прислушиваемся к ней и стараемся извлечь из нее пользу. Критика в политическом организме подобна боли в человеческом организме. Она неприятна, но что бы стало с организмом без нее? Здоровье и деятельность органов чувств были бы просто

невозможны, если бы не постоянные коррективы и предупредительные сигналы, даваемые механизмом боли.

Именно этот страх перед критикой заключает в себе величайшую опасность для диктатур. Они глушат всякую критику концентрационными лагерями, резиновыми дубинками или пулями. И таким образом люди, стоящие на вершине власти, часто вынуждены питаться только такими фактами, которые они способны переварить. Скандалы, продажность и недостатки не выявляются, потому что отсутствуют независимые голоса. Вместо того чтобы вскрыться, все это продолжает гнить за помпезным фасадом государства. Пусть люди у вершины власти свирепы и могущественны, но уши их не слышат и пальцы их не осязают; эти люди не чувствуют почвы под ногами, двигаясь в тумане и мраке неизмеримого и неведомого.

Герр Гитлер хвастает, что его скипетр управляет девяноста миллионами людей; но из них около двадцати миллионов приходится с помощью остальных держать в узде. Мы с французами в наших метрополиях насчитываем восемьдесят пять миллионов людей, да еще двадцать миллионов в британских доминионах, чьи армии спешат на фронт борьбы; кроме того, огромные людские массы других народов, верноподданных Британской Короны или Французской республики, населяют земной шар и, руководясь верным инстинктом, считают нацизм смертельной угрозой для своего будущего прогресса.

Благодаря господству на море все эти неисчерпаемые ресурсы будут неуклонно и уверенно введены в бой против того зла, которое омрачило своей тенью все человечество и пытается остановить его победное шествие.

Посмотрим, что принесла нацистская Германия народам, которые она подчинила своей власти. Германские захватчики с помощью всевозможных методов духовного, социального и экономического угнетения осуществляют свое намерение уничтожить чешскую нацию. Студентов десятками расстреливают и тысячами пытают в концентрационных лагерях. Все чешские университеты закрыты, в том числе основанный в 1348 году в Праге Карлов университет, явившийся первым университетом в Центральной Европе; клиники и лаборатории Центральной Европы, библиотеки чешских университетов разграблены или уничтожены; труды их национальных писателей изъяты из публичных библиотек; закрыто более двух тысяч журналов и газет; видные писатели, художники и профессора согнаны в концентрационные лагеря. Общественная администрация и судебные учреждения ввергнуты в хаос. Чешские земли ограблены, все продовольствие до последней крошки и вся полезная движимая собственность увезены в Германию путем организованного разбоя и простого грабежа. Имущество церкви попадает в руки германских эмиссаров и присваивается ими. Сотни тысяч чешских рабочих угнаны в немецкое рабство, где они обречены на гибель от непосильного труда. Восемь миллионов чехов — эта славная нация, на протяжении долгих столетий считавшаяся выдающейся общиной Европы,— изнывают в смертельных муках под гнетом немецко-нацистской тирании.

Но все, что постигло чехов, бледнеет перед зверствами, совершаемыми в эту самую минуту по отношению к полякам. В оккупированной немцами Польше царит самая гнусная форма террора. В нем можно выделить два этапа: на первом немцы пытались запугать население, расстреливая отдельных людей, которых они произвольно выбирали среди населения городов. В одном случае, например, задумав расстрелять тридцать пять человек, немцы собрали тридцать четыре жертвы. Когда же обнаружилось, что одного человека не хватает, они зашли в ближайшую аптеку и схватили первого попавшегося человека, чтобы пополнить счет.

На втором этапе, однако, они стали более разборчивы, приступив к тщательному изъятию естественных руководителей польской жизни: дворян, землевладельцев и священников, а также лучших рабочих и крестьян. Подсчитано, что таким путем было казнено более 15 тысяч интеллектуальных лидеров. Эти ужасные массовые казни стали обычным явлением. В одном месте к стенке было поставлено 300 человек; в другом случае, как рассказывают, группа пьяных немецких офицеров расстреляла в тюрьме 70 заложников. Еще в одном месте было умерщвлено сто тридцать шесть польских учащихся, в том числе мальчиков двенадцати-тринадцати лет. Применяются пытки. Специальные команды хватают на улицах мужчин и женщин и гонят их толпами на принудительный труд в Германию. Голод царит не только среди развалин Варшавы, но и по всей этой древней стране, всего лишь несколько месяцев тому назад являвшейся родным домом для тридцатипятимиллионного народа, история которого восходит гораздо дальше в глубь времен, чем история самой Германии.

«Ужасы и непростительные преступления, совершенные в отношении беспомощного и бездомного народа,— гласило заявление Папы Римского, переданное по радио из Ватикана 22 числа текущего месяца,— являются фактами, установленными неопровержимыми показаниями свидетелей. Верх беззакония,— гласит далее заявление Ватикана,— выражается в циничном подавлении малейших проявлений религиозных верований в жизни одного из самых набожных и благочестивых народов Европы».

По этим позорным фактам мы можем судить о том, какая судьба постигла бы нас, если бы мы очутились у них в когтях. Но из этих фактов мы также черпаем силу и воодушевление, чтобы следовать вперед по нашему пути, безостановочно и без отдыха, пока не будет достигнута свобода и не свершится возмездие.

Значит — за дело, в бой, к труду: каждый по своим силам, каждый на своем месте. Вступайте в армию, владычествуйте в воздухе, двигайте поток вооружений, душите немецкие подводные лодки, вылавливайте мины, пашите землю, стройте корабли, охраняйте улицы, ухаживайте за ранеными, ободряйте упавших духом и чтите отважных. Двинемся все вместе вперед, во всех частях империи, во всех уголках Острова. Нельзя терять ни единой недели, ни единого дня, ни единого часа.

Зловещий транс. К концу 1939 г. английский военно-морской флот под руководством Черчилля сумел полностью освободить внутренние моря от немецких кораблей. Оставшиеся у Германии военные суда не выходили за пределы Балтийского моря, и лишь подводные лодки нацистов время от времени совершали свои вылазки в зоны, контролируемые британцами. Это относительное благополучие во вверенном ему ведомстве позволило Черчиллю уделить время большой политике.

Он не без удовлетворения отмечает, что у Советского Союза блицкриг против Финляндии, в отличие от действий Германии против Польши, не получился. На страницах своей «Второй мировой войны» он не скрывает своего восхищения перед мужеством финнов, «стойко державшихся весь январь» 1940 г., и рассказывает о своих усилиях, направленных на организацию военной помощи этой стране, противостоявшей в этот момент, как и Великобритания, экспансии тоталитаризма.

Однако в своей речи в Манчестере 27 января 1940 г. Черчилль касается лишь английских проблем, связанных с войной. Он предупреждает страну о возможных в скором будущем интенсивных нацистских бомбардировках английских территорий, говорит о благоприятном для Англии первом этапе войны, о внутренних проблемах и предупреждает о грядущих трудных временах, обращаясь к судьбам растерзанной Польши и призывая народ к мужеству и стойкости перед неизбежными трудностями военного времени. Именно об этих своих призывах к гражданам Великобритании, прозвучавших в Манчестере 27 января 1940 г., вспомнит он через десять лет, работая над эпопеей «Вторая мировая война».