Речи

Маневры в Германии 27 августа 1938 года

Речь в г. Тейдон-Бойсе 27 августа 1938 года

Трудно нам, собравшимся здесь, в этом древнем лесу Тейдон-Бойс, само название которого уводит нас к временам норманнов, здесь, в сердце доброй старой Англии,— представить себе неистовые страсти, разгоревшиеся в Европе. На протяжении этого тревожного месяца вы несомненно читали то добрые, то дурные вести, которые приносили нам газеты. Но должен вам сказать, что в целом положение Европы и всего мира упорно приближается к кризису, который уже более не удастся отсрочить надолго.

Война отнюдь не неизбежна. Но угроза миру не будет устранена до тех пор, пока огромные германские армии, пока все эти люди, оторванные от своих очагов, не будут распущены. Для страны, которой никто не угрожает и которой некого бояться, поставить под ружье более полутора миллионов людей — значит совершить весьма серьезный шаг. Ежедневно это должно обходиться не менее чем в шестьсот тысяч фунтов стерлингов, что составляет более тридцати миллионов в два месяца, причем все это должно быть выжато из страны, чьи финансы и без того крайне напряжены и чей народ уже давно живет в условиях, которые весь остальной мир назвал бы военными.

На мой взгляд — и я считаю себя обязанным сказать это вам со всей прямотой,— вся эта огромная сила поставлена под ружье не без намерения добиться определенной цели в весьма короткий срок. Выдумки о мнимом марксистском заговоре в Чехословакии и отданный судетским немцам приказ вооружаться и защищаться являются тревожными признаками, подобными тем, которые предшествовали захвату Австрии.

Все мы одобряем линию, принятую нашим правительством и выразившуюся в посылке в Прагу лорда Рансимена. Мы надеемся, более того — мы молимся о том, чтобы его примирительная миссия оказалась успешной; совершенно очевидно к тому же, что правительство Чехословакии не щадило сил, чтобы привести свой дом в порядок и удовлетворить любые требования, не направленные к уничтожению Чехословакии как государства.

Я почти не сомневаюсь, что, если только лорду Рансимену действительно будет дана возможность, он сумеет добиться на месте дружественного соглашения. Но может, однако, случиться, что внешние силы, что более обширные и жестокие честолюбивые замыслы помешают такой договоренности; и тогда Европе и всему цивилизованному миру придется лицом к лицу столкнуться с требованиями нацистской Германии, а может быть — мы не должны исключать и такую возможность,— и с каким-нибудь внезапным насильственным актом со стороны германской нацистской партии, который повлечет за собою нашествие на маленькую страну с целью ее покорения.

Подобный эпизод представил бы собою не просто нападение на Чехословакию; это явилось бы актом насилия, направленным против цивилизации и свободы всего мира. Каждая страна спросит тогда: «Чья очередь теперь?»

Мы имеем правительство, которое, как всякий знает, искренно предано миру; правительство, политика и позиция которого целиком направлены на сохранение мира; оно показало свою готовность ради дела мира закрыть глаза на такие обиды и ущерб, каких мы не потерпели бы ни в какое иное время. Но было бы ошибкой со стороны какой-либо иностранной державы полагать, будто Британия уже более не способна нести свою долю бремени вместе с другими нациями в деле защиты неотъемлемых прав человечества.

Моим желанием всегда было, чтобы Великобритания, Франция и Германия сообща трудились на благо прогресса народов, воссоединения европейской семьи и во имя улучшения — радикального улучшения — положения трудящихся масс, ставшего ныне возможным благодаря современной науке. Никогда еще за всю свою историю человечество не было столь прямо и в таком масштабе поставлено перед необходимостью выбирать между благословением и проклятием. Крайне прискорбно сознавать, что в этот час судьба Европы находится в руках одного человека. Мы знаем, что германский народ не стремится к войне, а главное, что он не стремится к войне с Британской империей. Следовательно, наши тревоги и наши надежды сосредоточиваются вокруг одного экстраординарного человека, стоящего у вершины власти в Германии. Он вывел свою страну из положения побежденной; он вернул ей одно из первых по могуществу мест. С его стороны было бы поистине роковым шагом, если бы он, заставив Германию вступить на путь, который неизбежно приведет к мировой войне, тем самым свел на нет все то, что он сделал для германского народа.

Вот почему я хотел бы надеяться, что эти опасности нас минуют. Если они минуют нас, то перед нами будет открыт путь ко многим благотворным решениям, ко всеобщей взаимной выгоде. Путь будет также открыт к значительному улучшению повседневной жизни широких масс всех народов. Быть может, мы и в самом деле окажемся свидетелями движения, которое поднимет человеческий род на новый уровень безопасности и благосостояния, какого еще не знали минувшие эпохи. Но что бы ни произошло, другие страны должны знать,— и правительство правильно поступает, заявляя им об этом,— что не следует считать Великобританию и Британскую империю не способными сыграть свою роль и исполнить свой долг, как они это делали в моменты других великих событий, не забытых еще историей.

 

В предчувствии Мюнхена. Заканчивалось лето последнего предвоенного года, в течение которого Черчилль напряженно следил за событиями, связанными с судьбой Чехословакии, и в его обращении к избирателям в тихом провинциальном городке доброй старой Англии слышен отзвук бурь, сотрясавших Европу. Он говорил о надеждах на миссию лорда Рансимена, выезжавшего в Прагу с целью примирить чешское правительство с местным фюрером Генлейном, но в словах его не было надежды, потому что он уже знал, что эти переговоры были прерваны. Черчилль обеспокоен признаками самоустранения Великобритании, попытками правительства остаться над схваткой, понимая, что только неуклонное сопротивление может остановить или хотя бы замедлить развитие кризиса. Через десять лет в первом томе «Второй мировой войны» он, в подтверждение своей тогдашней правоты, приведет записку Гитлера Кейтелю, сохранившуюся в документах Нюрнбергского процесса: «Я приму решение о действиях против Чехословакии, только если буду твердо уверен, как это было в случае вступления в демилитаризованную зону и в Австрию, что Франция не выступит и что поэтому Англия не вмешается».